Градус полемики между Министерством обороны и промышленностью, непрерывно растущий уже более года, достиг точки кипения. В ответ на, возможно, справедливые по содержанию, но экстравагантные по форме высказывания главкома Сухопутных войск Александра Постникова по поводу качества российских танков последовал широкомасштабный отпор – вплоть до организации митингов полумифических профсоюзных организаций и демонстрации роликов виртуальных побед критикуемого вооружения над незадачливыми натовскими противниками.
Эмоциональный накал дискуссии отражает две фундаментальные тенденции, обнаружившие свое присутствие примерно с конца 2008 года.
Во-первых, в последние два года происходит смена прежней экспортной парадигмы функционирования ОПК на парадигму национальную. Этот перелом логично сопровождается резким ужесточением позиции Министерства обороны – главного теперь клиента, опередившего иностранных заказчиков, в отношении промышленности по вопросам качества, стоимости и технологического уровня продукции.
Во-вторых, государство в лице Военно-промышленной комиссии при правительстве России оказалось неспособным контролировать этот парадигмальный сдвиг и связанный с ним кризис и не смогло на межведомственном уровне гармонизировать отношения между двумя составными частями военно-промышленного комплекса (в изначальном, эйзенхауэровском смысле этого термина), то есть собственно промышленностью и Вооруженными Силами страны.
Экспортная парадигма функционирования ОПК сформировалась в результате катастрофического сокращения расходов на закупки вооружения начиная с 1992 года и была актуальна примерно до конца 2008-го, когда национальное военное ведомство возобновило и стало постепенно наращивать закупки обычного вооружения. Все это время российская оборонная промышленность за исключением ядерно-оружейного комплекса работала почти исключительно на экспорт. Даже когда объемы гособоронзаказа номинально сравнялись и затем превзошли объемы поставок на экспорт, серийный выпуск финальных систем вооружения по-прежнему производился на экспорт. В этой экспортной парадигме главная особенность взаимоотношений МО и промышленности заключалась в том, что военные делали вид, что финансируют какие-то заказы, а промышленность – что эти заказы выполняются. В реальности это финансирование было недостаточным и не могло обеспечить ни создания новых образцов вооружения, ни его хоть сколько-нибудь значимого производства. В итоге за полтора десятка лет сформировалась порочная система со значительной коррупционной составляющей, в которой промышленники знали, что по-настоящему работать надо только на экспорт, ибо там есть заказчик, который спросит за результат. А внутри страны можно десятилетиями вести бесполезные НИОКР, игнорировать контрактные обязательства и не слишком заботиться о качестве. Настоящая работа ОПК, включая, кстати, проведение НИОКР, была ориентирована на инозаказчика.
С 2009 года ситуация стала возвращаться к норме, при которой основным заказчиком вновь становится национальное Министерство обороны. В последние два года были размещены твердые заказы почти на 130 новых самолетов тактической авиации и более чем на сотню боевых вертолетов. Беспрецедентные закупки начал Военно-морской флот. На этом фоне относительное значение экспорта падает. Более того, грациозные иранские и ливийские внешнеполитические действия Кремля, вновь, как в конце восьмидесятых, обратившегося к примату общечеловеческих ценностей над презренными национальными интересами, грозят тем, что впервые с 1999 года экспорт может начать сокращаться и в абсолютном выражении.
Важная особенность новой ситуации заключается в том, что Министерство обороны действует в рамках своих прямых функциональных обязанностей по обеспечению исключительно военной безопасности страны. Проблемы недоинвестированной на протяжении двух десятилетий оборонной промышленности лежат за пределами зоны ответственности военных, что и стало причиной ряда конфликтов, например, с тем же Уралвагонзаводом. Военное ведомство имеет огромный избыток танков на базах хранения и справедливо считает абсурдом утилизацию тысяч единиц бронетехники и одновременную закупку техники того же поколения. Руководство УВЗ не менее справедливо говорит о том, что производственный перерыв приведет к физической утрате ряда критических производств и невозможности через несколько лет в принципе выпускать бронетехнику. Однако сохранение промышленных возможностей лежит вне компетенции Минобороны и составляет зону ответственности Военно-промышленной комиссии при правительстве России или же Министерства промышленности и энергетики.
Ту же природу имеет и конфликт в связи с недовольством военных технологическим уровнем ряда систем вооружения. Чуть ли не впервые в русской военной истории страна вынуждена строить свои Вооруженные Силы исходя из нарастающего дефицита демографических ресурсов, и это полностью противоречит всей национальной военной традиции. Ведь раньше, напротив, Россия почти всегда имела возможность компенсировать свое организационное и технологическое отставание форсированной эксплуатацией неисчерпаемого людского потенциала. Сегодня ситуация ровно противоположная и для сбережения солдата необходимо повышать технологический уровень ВВТ. Прежде всего это касается как раз защиты бронеобъектов, недовольство уровнем которых также отчасти является причиной конфронтации военного ведомства и промышленности.
При этом надо понимать, что в России, стране со все еще значительными индустриальными и научными возможностями и относительно суверенной внешней и оборонной политикой, основным источником вооружения и военной техники в любом случае останется отечественный ОПК. Закупки за рубежом будут ограничены узким набором секторов (типа беспилотных летательных аппаратов) и технологий, необходимых для радикального повышения эффективности национальных систем вооружения. Так что поиск нового modus operandi военных и производителей вооружения и военной техники – императив и для Министерства обороны, и для промышленников.
Константин Макиенко,
заместитель директора Центра анализа стратегий и технологий
Добавить комментарий